«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах - Коллектив авторов

было 40 кабельтовых. Вдруг послышался выстрел, наш броненосец дрогнул. Оказалось, что это комендор во время наводки спустил курок, может быть и нечаянно, а может быть, был уверен в верности прицела. Не знаю. Но только мы передали на флагманское судно, что это ошибка «выстрел по нечаянности». Снаряд упал хорошо, у самого носа второго крейсера. Неприятель начал отвечать. Снаряды его, направленные в «Суворова», сделали недолет, но все-таки ложились близко к броненосцу. Наши задние суда, про которые писали наши газеты, что они будто бы не стреляли, отвечали огнем[361]. После нескольких выстрелов крейсера удалились и держались чуть-чуть видимые на горизонте по курсу транспортов. По-видимому, японцы не хотят нас пропустить из пролива в Японское море, и всеми силами будут стараться заставить нас идти обратно. Но еще что будет? Это вопрос – думал я. Дудки просвистали к вину и обедать. Аппетиту не было, хотелось только проглотить полчарочки для подкрепления расшатанных нервов, но не пришлось, и я остался следить за неприятельскими судами, отпустив вместо себя других сигнальщиков. С правой стороны, оказалось, были главные силы неприятеля, и вместо видимых нами 8 судов стало уже 10, которые строились позади загадочного броненосца. Все шли в кильватер, силуэты их обрисовывались слабо, но отчетливо уже было видно чертовую дюжину. Команда пообедала и все были готовы грудью встретить неприятеля. Обед окончился. Была вторично проиграна боевая тревога. Команда встала по своим местам; комендоры у орудий, дальномерщики у дальномеров. Помпы начали работать, и шланги обильно поливали палубу. Пожарный дивизион стоял наготове, а к неприятелю все еще прибывали суда. Я стал считать и доложил, что их 16. «Ужели это все японские?», – думал я. Где же утопленные – те, о которых так усердно писали наши газеты? Как мне хотелось, притащить сюда хоть одного из несчастных лизоблюдов, обиравших деньги за пустые слова, посмотреть на эту картину укорявшей нас природы. Глубоко вздохнув, я осмотрел кругом горизонт, который представлял из себя невеселую картину. Впереди царит таинственная мгла, сзади тоже. Справа виден грозный неприятель, а слева чуть-чуть видны отошедшие от нас крейсера, которые как будто надсмехаются над нами. «О Русь святая!.. О sancta simplicitas! – подумал я, – долго ли ты будешь хромать на оба колена, со слепыми вождями ослепленного народа»?

Силуэты 16-ти судов все шли на таком же расстоянии. Сердце щемило, сказывался впечатлительный характер. Я вышел из боевой рубки и вытер скатившиеся слезы. Но это были слезы не трусости… нет, а слезы сознания наших беззаботных и слабых характеров, с самохвальством, каковые есть не что иное, как наши школы с их рутиной.

Я вбежал на верхний мостик, как будто бы оттуда лучше рассмотреть, появлявшиеся силы неприятельских судов, а сам обоими руками оперся на барструд, закрыв глаза биноклем. Здесь было пусто. Одни только койки прикрывали носовые прожекторы, да и они, как будто прижались к ним, чуя что-то несладкое. Все казалось в это время как будто бы живое. Мне даже стало смешно на себя, а мысли самого уносили на дорогую родину, в наше семейство, которое не знает, что через несколько минут я буду находиться между жизнью и смертью, и бог знает, что будет. В это время сигнал командующего эскадрой, чтобы ««Ослябя» вступил в свое место», рассеял навязчивые мысли[362].

Силуэты 16-ти неприятельских судов стали рисоваться отчетливее, по-видимому, они прибавляли ход. Барструд показывал около 60 кабельтовых. Тишина на судне полнейшая. Ни дудок, ни крику не слышно, все как будто бы затаило дыхание. Только всхлипывание выталкиваемой воды из шлангов изредка доносились к нам на мостик, в боевую рубку. Все следили за движением «Суворова». По приказанию командира [Н.В.] Юнга, я вышел из рубки, посмотрел в каком положении находятся суда, идущие нам в кильватер. «Ослябя» еще не вступил в свое место и находился уже недалеко от «Орла», а транспорта пошли данным им с «Суворова» курсом.

Впереди шли, как и раньше, «Светлана», «Алмаз» и «Урал», за ним «Камчатка», «Анадырь», «Иртыш», «Корея» и буксиры: «Свирь» и «Русь». Слева «Изумруд» и несколько миноносцев, а с правой стороны находились «Олег», под флагом контр-адмирала [О.А.] Энквиста, и «Аврора», после перешел к ним и «Жемчуг» с миноносцами «Бедовый» и «Быстрый». Позади транспортов шли крейсера 1-го ранга «Донской» и «Мономах». Правее же всех шли в кильватер броненосцы, которые, чтобы отделаться от транспортов и поставить их вне выстрелов неприятеля, повернули еще правее.

Часы показывали четверть второго, как со стороны неприятеля из мглистого горизонта быстро [по] шли еще три судна. Это были головные. Первый из них – «Миказа», поравнявшись с своими силами, поднял сигнал и стал смело приближаться к нашей боевой колонне. У них было 19 судов[363], которые, идя друг за другом, представляли длинную вереницу отлетающих птиц.

<…>

Все внимание наше было сосредоточено на неприятеле, на его маневре. Откуда будет первый выстрел?

Ждали дальнейших приказаний главнокомандующего. Тишина на судах была та же. Все живущее на судах затаило дыхание. Но вот спускают сигнал на «Миказе», вся эскадра неприятеля вытянулась в струнку. По-видимому, ход судов у них прекрасный, в судах не заметно большой разнотипности, барструд показывал 37 кабельтовых, как раздался выстрел. Это «Суворов» начал разряжать свои орудия, за которыми загрохотала и наша артиллерия. Неприятель отвечал тем же. Было 1 ч. 20 м[ин][364], как град снарядов посыпался в нас, калибр которых безошибочно было можно определить по звуку. Главной целью неприятеля были адмиральские суда, в особенности передовые.

Вон уже у «Суворова» пожар на заднем мостике, а затем у «Александра III» полетела сбитая задняя стеньга. Наш броненосец, что-то дрогнул. Это неприятельский снаряд попал в кормовой каземат и произвел опустошение. А вон и из наших орудий кто-то попал в «Миказу» и перебил паровую трубу. Показался пар и дым. В это время сзади нас творилось что-то неладное. Это броненосец «Ослябя» боролся с громадной пробоиной в носу и уже сильно накренился на него и на левый борт. Что за роковой удар сгубил нашего красавца гиганта? Должно быть, у него был заряжен носовой минный аппарат или была плохая броня. Но рассуждать было некогда, так как японский снаряд попал к нам в ростры, и клубы дыма и огня показались не ниже труб. Начался пожар, который благодаря начальнику пожарного дивизиона мичману Карпову был потушен. Храбрый мичман. Об нем говорили матросы, бывшие на одном с ним посту. Наши суда делали поворот, чтобы разряжать левый борт и дать оправиться правому. «Ослябя» уже не было видно. Жадное море поглотило его. Видно